«Июльский дождь»

Камера движется в московской толпе, следуя за двадцатисемилетней девушкой; девушка время от времени украдкой смотрит в объектив. Минуту спустя, когда в кадре появляются актёры, я осознаю, что первая сцена была снята скрытой камерой, и люди, которые попали в кадр — обычные московские жители, даже не массовка.

Этим приёмом Марлен Хуциев сразу показывает, что у фильма есть автор, сейчас будут показывать киноповесть, в которой важен не столько сюжет, сколько кадр.

Хуциев снимал своих героев из «Заставы Ильича», только немного повзрослевших. Им почти тридцать лет, и что-то в жизни их не устраивает — но что именно, сформулировать не получается. Вокруг этого построен весь сюжет, и поэтому он неуловим. Первый раз я смотрел «Июльский дождь» лет семь назад, и тогда такого ощущения не было, я очень хорошо это помню; тогда я вообще почти ничего не понял.

Теперь, кажется, я понимаю чуть больше. Теперь я понимаю, что тема отца появляется у Хуциева не случайно — вспомни, про какое поколение снят этот фильм? Что случилось с отцами этих молодых людей? Я понимаю, почему весь фильм чувствуется, что Алик (которого играет Визбор) сильно отличается от остальных главных героев — он не просто старше их, он был на войне. Он упоминает об этом вскользь, но производя впечатление.

Вот уже начинаются заключительные кадры, и опять применяется тот же приём, что в начале — скрытая камера выхватает фигуру Лены в толпе бывших фронтовиков, которые собрались у Большого театра. Я соображаю — ведь это фильм 1966 года, грандиозных праздников на 9 мая не было, эта сцена какая-то особенная. В интервью Хуциев говорит, что это была первая встреча у Большого театра, снятая кинематографистами. Когда крупным планом показывают лица молодых людей, которые оказались рядом, почему-то делается страшно — и в этот момент появляется спасительная надпись «Конец фильма».

Лев Клейн в БГ

Горалик: Ваша позиция может выглядеть непопулярной в глазах условной либеральной общественности — позиция человека, который призывает геев не выделяться, не устраивать гей-парадов, «не раздражать гетеросексуалов». Расскажите про это.

Клейн: Значительная часть того, что выдвигают против гей-парадов активисты-гомофобы, верна. Гей-парады — это неграмотная переделка первоначального англоязычного названия — гей-прайд, геевская гордость. Подразумевается, что геев унижают и позорят, так вот вам: мы гордимся тем, что мы геи. А чем гордиться-то? Ну, такими уродились. Гордиться тут нечем, так же как нечего гордиться тем, что уродились русскими, или евреями, или немцами. Не ваша заслуга, да и заслуга ли? На Западе в ряде цивилизованных государств гей-прайды на деле оказываются гей-карнавалами. По улицам проходят полуобнаженные и расфуфыренные гей-активисты с плясками и юморесками, а остальные жители стоят по сторонам и благодарят за доставленное развлечение. Кому не нравится — не смотрят. Если нет этого отношения жителей, то нет и гей-карнавала. В некоторых странах, например в России и Израиле, раздражение массы жителей против таких карнавалов очень разогрето, в таких условиях проводить их нет смысла.

Я неоднократно высказывался в том смысле, что на месте властей я бы «гей-парады» не запрещал, а на месте гей-активистов я бы их не устраивал. Или организовывал в закрытом месте, которое со временем, в случае успеха, становилось бы более открытым. В открытых местах геям стоит организовывать обычные демонстрации в защиту своих гражданских прав, но успешными они будут только в том случае, если борьба будет идти не за узко геевские интересы, а за общегражданские ценности. И тем успешнее, чем больше геи будут включаться в общегражданское движение.

http://bg.ru/society/sdelat_geem_nevozmozhno-17139/