Я не хочу ходить строем

Антонин Скалиа, один из девяти судей Верховного суда США, десять лет назад написал любопытную статью под названием “God's Justice and Ours” (я скопировал её себе, потому что она куда-то исчезла с оригинального сайта). В ней он рассказывает о своём отношении к смертной казни — как с позиции судьи, который часто выносит окончательный приговор преступникам, так и с позиции обыкновенного человека, консервативного католика.

Вообще её всю любопытно почитать, но меня привлёк отрывок, в котором Скалиа объясняет разницу в отношении к смертной казни между Европой и Америкой:

Indeed, it seems to me that the more Christian a country is the less likely it is to regard the death penalty as immoral. Abolition has taken its firmest hold in post–Christian Europe, and has least support in the church–going United States. […]

Besides being less likely to regard death as an utterly cataclysmic punishment, the Christian is also more likely to regard punishment in general as deserved. The doctrine of free will—the ability of man to resist temptations to evil, which God will not permit beyond man’s capacity to resist—is central to the Christian doctrine of salvation and damnation, heaven and hell. The post–Freudian secularist, on the other hand, is more inclined to think that people are what their history and circumstances have made them, and there is little sense in assigning blame.

Дальше эта идея развивается — Скалиа говорит о религиозности американцев и своих мыслях по поводу энциклики папы Римского относительно смертной казни.

Но самое интересное, конечно, в последних двух предложениях процитированного абзаца. Признаться, я никогда не думал о противостоянии, о котором говорит Скалиа — религия и свободная воля vs секуляризм и отсутствие таковой. Эта мысль кажется мне довольно глубокой, хотя и не вполне хорошо обоснованной.

И, возможно, в качестве приложения это даёт ещё один ключ к пониманию украинских событий?..

И все же, я вспоминаю с нежностью начало романа Каверина «Два капитана» — бедный немой мальчик, сумка утонувшего почтальона, письма обреченного полярного исследователя, «твой Монтигомо Ястребиный Коготь». Дальше, с середины, герои все больше и больше превращаются в набитые советскими опилками чучела на фоне плакатной фанеры, но начало — что твой Диккенс. «Палочки должны быть по-пин-ди-ку-лярны». Красивая и печальная вдова путешественника. Ее расчетливый соблазнитель. «Не доверяй Николаю».

В 1999 году, катая маму в кресле вокруг старческого дома, я к чему-то упомянул Каверина, и она вдруг поделилась сплетнями полувековой — да более того! — давности. «У Каверина была очень некрасивая жена, сестра Тынянова. До войны, как, бывало, жена уедет на дачу, он уж идет через двор с букетом, поднимается к Елене Матвеевне. Он ей потом стал противен. Она мне сказала, что после каждого свидания он по два часа проводил у нее в ванной, отмывался».

Я подумал: вот это писатель! Из Елены Матвеевны, вдовы в квартире, наполненной полярными трофеями мужа, он сделал свою вдову полярника Марью Васильевну, это понятно. Но ее соблазнителя, предателя и лицемера, выкроил из самого себя!

(Лев Лосев, «Меандр: мемуарная проза»)

Это — я.

Мое имя — Антей.

1962