Река Потудань

[allocco]

Ещё в ноябре прочёл повесть моего любимого Андрея Платонова под названием «Река Потудань». Ощущения примено такие же, как от первого прочтения «Счастливой Москвы» — оторопь, удивление, восхищение.

Там действительно описывается жизнь, протекающая в каком-то городке на берегу реки Потудань. Жизнь абсолютно будничная и обычная, но у Платонова даже это получается описать совершенно потрясающе:

На глазах старого столяра жизнь повторялась уже по второму или по третьему своему кругу. Понимать это можно, а изменить пожалуй что нельзя.

Я не знаю, каким образом это получается, но Платонов с абсолютной чёткостью показывает серый цвет времени («там в моде серый цвет, цвет времени и брёвен»). Он не заостряет внимание на бытовых деталях — они как-то естественно вплетаются в этот вывернутый наизнанку язык. То есть, прочтя, что отец Никиты работал в «мастерской крестьянской мебели», ты сразу понимаешь, что это такое и чем пахнет. Ну а дальнейшие подробности только усиливают это первое ощущение.

На фоне серого цвета все остальные события жизни протекают тоже как-то бесцветно.

В полночь, когда пробили часы на колокольне, Никита спросил у Любы, отчего не пришла ее подруга, по имени Женя.

— А у нее тиф повторился, она, наверное, умрет, — ответила Люба и опять стала читать медицину.

— Вот это жалко! — сказал Никита, но Люба ничего не ответила ему.

Это очень характерный диалог для платоновских персонажей: девушка Москва разговаривает абсолютно таким же языком с Виктором Божко, Фома Пухов (в «Сокровенном человеке») — со своими коллегами–коммунистами, Чиклин (в «Котловане») — с инженером Прушевским. Однако у Никиты и Любы есть что-то, что отличает их от остальных героев. Наверное, можно это увидеть вот в таком разговоре:

Никита растопил печку для освещения тетрадей огнем и собрался уходить к отцу на ночлег.

— Вы теперь не забудете меня? — попрощалась с ним Люба.

— Нет, — сказал Никита. — Мне больше некого помнить.